Стивен Бене - Рассказы [компиляция]

Затем нашла чистый носовой платок, вытерла нос, пригладила волосы и приступила к работе.

Такого ужина не было у парней в течение всех этих долгих месяцев, и они оценили его по достоинству. Уплетали так, что за ушами трещало, но Милли ни словом не обмолвилась про их манеры. В смысле, тогда не обмолвилась; потом-то о-го-го сколько говорила. Тем вечером она просто сидела и смотрела на них, и глаза у нее ярко сияли.

Когда все наелись до отвала и ужин закончился, Ховард воскликнул: «Миссис Гарри, вы чудо, миссис Гарри!» — и остальные подхватили: «Чудо!» — и даже Хоб. И Милли видела, что это от всей души.

— Спасибо, — сказала она мягко. — Спасибо всем вам. Ховарду, Оззи и всем моим братьям.

Через три месяца парни готовы были отдать за Милли жизнь; что же касается Гарри, он обожал даже землю, по которой она ходила. При такой работе, понятно, она все худела и худела, черты лица совсем заострились, — но она не жаловалась. Она знала, чего хочет, знала, как этого добиться, — и просто ждала своего часа.

В конце концов даже Гарри заметил, как она исхудала.

— Присела бы да отдохнула, Милли, — сказал он, наблюдая, как она носится по кухне, делая шесть дел одновременно.

Но она только засмеялась.

— Я готовлю на тебя и всех твоих братьев, а это, знаешь, требует времени.

Он поразмыслил, хотя вслух ничего не сказал. Но однажды оказался рядом с ней в умывальне, а потом во время уборки, — она словно истаивала с каждым днем — и все спрашивал, почему она не отдохнет чуток. Последний раз он даже стукнул кулаком по столу.

— Ты крутишься как белка в колесе, кожа да кости остались! Это мы довели тебя. Готовить на всех, обстирывать всех, убираться за нами, — так больше не пойдет!

— Ну, Гарри, — спокойно ответила она, — это и так скоро прекратится. Я в положении, а женщина в положении не может выполнять всю ту работу, которую она делает обычно.

Когда Гарри пришел в себя от такой новости, он собрал семейный совет и всё там выложил. Милли надо разгрузить, с этим никто не спорил.

Она незаметно подвела разговор к нужной теме, и в конце концов братья решили, что теперь должен жениться следующий по старшинству, Холберт: его жена возьмет на себя часть работы Милли. И следующим утром принаряженный Холберт отправился в город добывать себе половину. Он вернулся домой один, расстроенный и подавленный.

— Они не хотят за меня, — произнес он скорбно. — Ни одна не захотела. Ни одна из четырнадцати.

— Почему? — спросила Милли.

— Ну, — сказал Холберт, — похоже, они слышали, что на нас семерых еды не напасешься, опять же стирка. И они говорят, что только полная дура может выйти замуж в такую семью, и что они не понимают, как ты это терпишь.

— Вот как? — произнесла Милли, и ее глаза сверкнули. — Ну, теперь твоя очередь, Харви.

Харви, Оззи, а потом все остальные попытали удачи и вернулись ни с чем. Милли как следует их отчитала:

— Здоровые лбы! Смелый найдет там, где робкий потеряет. Если они не идут за вас, когда вы просите, — то, может, сначала взять их замуж, а спрашивать уже потом?

— Как это? — спросил Харви, самый бестолковый.

— Ну, — сказала Милли. Вот где пригодилось ее образование, замечу я вам. — Я как-то читала в книге по истории. Был такой народ, римляне. И они однажды оказались в точности в вашем положении.

И она начала рассказывать про римлян, что соседи враждебно к ним относились, — прямо, как к Понтипеям, — и что им нужны были жёны, — прямо, как Понтипеям, и что, когда соседи не отдали за них дочерей по-хорошему, римляне однажды ночью ворвались в городок, увезли множество девушек и женились на них. И каждый муж почитал жену, словно богиню. И каждая стала для мужа богиней. Кроткой богиней домашнего очага. Каждая — Dea Placida[50], сказала умная Милли. Каждая дева плакала, ну, это понятно.

— И если вам не по силам то, что сделали древние мертвые римляне, — закончила она, — вы не братья мне больше! И можете сами варить себе еду до конца жизни!

Они ошарашено смотрели на нее. Потом Хоб прочистил горло:

— Тогда и теперь, — сказал он. — Есть разница. Представь — вот мы их похитили, а они ревут и чахнут. Представь.

— Слушайте, — настаивала Милли, — я знаю, о чем говорю. Все эти девушки до смерти хотят замуж, — а в городе и по соседству и для половины женихов не найдется. Они и вас, парни, держат на примете, я сколько раз слыхала. Но вы живете в глуши, и они боятся: глухомани боятся, тяжелой работы, и ни одна не решается первой подать пример остальным. Вас обвенчают, и я прослежу, чтобы с ними не случилось беды. Есть в округе кто-нибудь, кроме священника, кто может обвенчать?

— Вроде странствующий проповедник в город забрел, — сказал Хоб. — Окрутит ничуть не хуже, чем в церкви.

— Ага, — сказала Милли, — это подходит.

Все произошло в день большого собрания. Раз в год, накануне Дня Благодарения, в ратуше устраивался праздник с танцами. Оружие проносить запрещалось — его складывали у порога. Понтипеи никогда раньше на собрания не приходили, поэтому их появление вызвало в городе переполох: семеро братьев, и Милли посередине. Чисто выбритые, одетые с иголочки парни, а Милли чудо как хороша — в платье, сшитом из купленной в лавке ткани, и в вышитых туфельках.

Понтипеи вошли в зал. Девушки поглядывали в их сторону, шушукались и хихикали. Но потом заиграл скрипач, начались танцы, игры, прочее веселье, и о братьях забыли. А те вели себя очень вежливо и обходительно — Милли научила, — и, думаю, к концу вечера не одна девушка локти кусала, что отвергла таких завидных женихов — ну, подумаешь, глухомань, в глухомани тоже люди живут.

Но времени пожалеть по-настоящему у девушек не оказалось. Потому что, как только всех пригласили за стол, Милли позвала: «Готовы, парни?» — и голос ее звучал так пронзительно, что перекрыл шум и суету. Все развернулись к ней, и в этот момент стены вздрогнули от громового «Готовы!», вылетевшего одновременно из шести глоток. И вот уже у каждого из холостых Понтипеев в одной руке вопящая вырывающаяся девушка, в другой — винтовка, а Гарри и Милли слаженным движением направляют свое оружие на гостей. Все произошло настолько стремительно, что присутствующие и понять не успели, в чем дело, а молодые Понтипеи подхватили девушек да выскочили наружу, только дверь захлопнулась, и ключ повернулся в замке.

Что тут началось! Люди колотили в дверь, пытались вышибить ее, — но двери в те времена делали крепкие. Кто-то хотел отстрелить замки, но выяснилось, что Понтипеи побеспокоились заранее, связали сторожа, собрали все оружие да отнесли в сарай. Взломать дверь не могли почти до самого рассвета, а когда взломали, горожане выскочили наружу, посмотрели вокруг — и взвыли. Валил снег, да такой густой, что собственную руку не разглядеть, а уж если в наших местах валит снег, скажу я вам, так это снег. Метель продолжалась четверо суток, а когда прекратилась, проход через горы в долину Понтипеев был намертво перекрыт — до весенней оттепели.

Между тем повозки уносились вдаль, и в каждой голосили, всхлипывали и причитали. Милли не мешала девушкам вволю наплакаться, и когда украденные невесты добрались до фермы Понтипеев, они были так вымотаны и обессилены, что почти затихли.

Девушки божились, что и крошки в рот не возьмут, пока их не вернут страждущим родственникам. Но Милли мигом приготовила чай, — а женщина всегда готова чаевничать, в каком бы настроении ни была. А уж когда они согрелись, устроились поудобнее и дело дошло до второй чашки, она произнесла небольшую речь.

— Леди, — сказала она, — мне ужасно грустно. Такие замечательные девушки похищены неотесанными мужланами. Если б я только знала, что они затевают, я бы ни за что, ни за что не стала помогать им. Но мы, мы с вами, отплатим им той же монетой. Пока не кончится буря, вы не можете вернуться к семьям. Вам придется остаться здесь, но уж я прослежу, чтобы с вами обращались с полным уважением. И чтобы убедить вас, — она достала из кармана связку ключей, — я сейчас закрою дверь изнутри на все замки. И пусть эти грубияны Понтипеи спят в стойле со скотиной и едят, что хотят. Это научит их, что женщин дурачить нельзя!

Эта речь — и чай — подбодрили и успокоили девушек. К тому моменту, когда Милли показала им их комнаты, очень миленькие комнаты, и позволила запереться изнутри, девушки были убеждены, что Милли на их стороне.

Так прошла неделя. Девушки жили в доме и обихаживали его на свой вкус; о молодых Понтипеях же не было ни слуху, ни духу.

Поначалу девушки радовались. Они не зависели от мужчин, могли делать все, что хотят, и это было даже лучше, чем дома. И Милли горячо поддерживала их. Она то и дело заводила разговоры о бесполезности мужчин вообще и мужей в особенности. Разговоры, от которых у любого мужчины волосы встали бы дыбом. Поначалу девушки слушали ее, слаженно кивая. Позже — кивали просто из вежливости. А к концу недели вовсе пропускали ее слова мимо ушей.